Папа, ты крут🙏 Писатель Борис Галенин
Появление маньчжуров
Следующий этап нашего движения на Амур неразрывно связан с именем Ерофея Хабарова.
В 1648 году открыт был новый, более западный и более короткий путь к Амуру. После предварительной разведки отправилась из Якутска вторая партия казаков из 50 человек под начальством составившего её на свой счёт купца Ярко Хабарова для подчинения Амурского края России.
«Прибыв в июне 1651 года на Амур, Хабаров основал у устья речки Албазин городок того же имени и поплыл вниз по Амуру, останавливаясь в попутных селениях и приводя туземцев в русское подданство. К концу навигации он спустился за Сунгари и остановился на зимовку у Ачанского улуса в построенном им Ачанском городке».
До этих пор весь поход протекал исключительно мирно. Как мы помним, жители Приамурья сами просили ещё у Пояркова (письменного головы Якутска Василия Пояркова — «ИстЛяп») русского покровительства и защиты от маньчжуров. Однако в Ачане произошло неладное.
«Недовольные приходом забиравших у них продовольствие казаков ачанцы решили просить помощи у маньчжуров». Последние, только что победив Китай, пребывали в это время в эйфории от своих военных успехов, и наместник богдыхана в Маньчжурии, заранее потирая руки, «отрядил 2000 своей конницы с 8 орудиями, фузеями и петардами. Отряд этот под начальством князя Изинея шёл к Ачанскому городку три месяца. Но при первом же столкновении с русскими 24 марта 1652 года маньчжуры были разбиты наголову и бежали». Русских же было 150 хабаровских казаков!
«С открытием навигации Хабаров поплыл вверх по реке, построил у устья Кумары острожек и послал в Якутск доложить воеводе, что Амурский край может быть настоящей житницею для всей Сибири, но что ввиду опасности со стороны маньчжур необходимо подкрепление в 600 человек. Дать таких сил Якутск не мог, но с теми же посланцами отправил просьбу в Москву. Последняя командировала на Амур дворянина Зиновьева с поручением поощрить казаков, прибавить к ним команду в 150 человек, усилить их снарядами и приготовить всё нужное к приходу 3000 войск, которые предполагалось двинуть туда под командою князя Лобанова-Ростовского».
В августе 1653 года Зиновьев прибыл к устью Зеи, собрал коллекцию из местных раритетов, взял с собою представителей туземных племён, а заодно с ними и Хабарова, и повёз с собой в Москву. На Амуре же оставил казака Онуфрия Степанова, изъяв его из подчинения якутскому воеводе и приказав весь собиравшийся с туземцев ясак посылать прямо в Москву.
Про остальные обещанные войска Москва как будто забыла.
Был на дворе год 1653-й. Запомним эту дату.
Онуфрий Степанов — на Мукден!
История эта фантастична и, напоминая чем-то подвиги конкистадоров, однозначно превосходит их своим размахом и дерзостью. Никакому Кортесу, Писарро или Бальбоа не пришло бы в буйную кастильскую голову идти с несколькими сотнями человек, по сути дела, на Китай.
Однако Степанову — истинно русскому человеку, которому посланец Москвы так неосмотрительно предоставил самостоятельность, — мысль эта чем-то чрезвычайным не показалась. В груди Онуфрия билось сердце Ермака Аленина, и хотя сил у Степанова было чуть не в два раза меньше, самостоятельность свою он решил использовать на полную катушку. Не ограничиваясь Амурским бассейном, он по примеру своего славного предшественника с горстью казаков решил поклониться Москве Маньчжурским царством. Чтобы зря, значит, ноги не мять. Сказано — сделано!
Сразу после отъезда дворянина Зиновьева Степанов пошел в устье Сунгари, запас там достаточно хлеба для зимовки, а прозимовав, весною 1654 года поплыл вверх по неотразимо тянувшей его реке. Через три дня плавания, уже за Хинганскими горами, он встретил сильный отряд маньчжуров. Последние, полагаясь на свое примерно сорокакратное превосходство в личном составе, попытались загородить Онуфрию путь. Казалось бы — делов! Однако Степанов маньчжурский отряд разбил и вдобавок захватил пленных. От них он узнал, что маньчжуры не имели бы ничего против владения русскими правым берегом Амура и низовьем Сунгари до Хинганского хребта, но что они боятся за свои собственные земли и поэтому собираются на будущий год идти на казаков с большими силами. Что-то подсказало казаку, что к словам этим следует отнестись серьёзно.
Степанов поплыл вверх по Амуру к устью Кумары и начал готовиться к защите. Действительно, 20 марта 1655 года 10 000 маньчжуров с 15 орудиями приблизились к Кумарскому острогу, обложили его и после четырёхдневной бомбардировки в ночь на 25 марта пошли на приступ. Сколько нападавших приходилось на одного казака, можете прикинуть сами. Легко представить себе недоумение — и где-то даже обиду — маньчжуров, когда лихою контратакою защитники разбили и рассеяли осаждавшее войско, обратив уцелевших в долго неостановимое бегство.
В следующем 1656 году, поднявшись по Сунгари до самой Нингуты, Степанов поверг в панику всю Маньчжурию. А спустя ещё два года, в 1658-м, сняв гарнизоны острожков, довёл свой отряд до 500 человек и, поднявшись за Хинган, решил нанести Маньчжурскому царству окончательный удар.
Самое смешное, что, может быть, и нанёс бы! Но по неясным причинам накануне боя почти половина казаков взбунтовалась. Другой бы на месте Онуфрия повернул обратно. До лучших времен. Однако характер у атамана, видно, был, как у «даурского барона» Унгерна.
Оставшись с 270 человеками, Степанов принял бой со всей маньчжурской армией. Точная численность её лично мне неизвестна, но исходя из того, что десять тысяч для маньчжуров — всего-навсего небольшой экспедиционный корпус, надо думать, что, выступая против страшного атамана, по сусекам они поскребли. Степанов, несмотря на чудеса храбрости, был окружён и, подобно Ермаку, нашел свою могилу уже на другом конце Сибири, но также на дне реки…
Из книги «Цусима — знамение конца русской истории», 2009 г.
__________________________________________
Численность маньчжурской армии начальника гарнизона города Нингуты Шархуды в бою на Корчеевской луке 30 июня 1658 года неизвестна Галенину, потому что он не хочет её знать. Между тем когда уцелевшие казаки во главе с Артемием Филипповым 3 октября 1659 года, поведали о своём походе енисейскому воеводе Ивану Ржевскому, они назвали количество вражеских кораблей:
«Июня в 30 день на великой реке Амуре ниже Шингалу-реки пришли на них богдойские люди (то есть маньчжуры — «Исторический ляп») с великим войском на сороке на семи бусах с большим огненным нарядом, с пушками и с мелким оружьем, и на них де, амурских служилых людей, напустили, и ис пушек с судов их збили, и государеву ясачную соболиную казну прежнево збору приказново человека Онофрея Стефанова с товарыщи отбили (а государевы де ясашной казны было в тое пору в зборе 87 сороков в шубах и в лисицах красных, а от того погрому осталось 4 лисицы черных анофриева збору на Спаском судне, в котором судне служилые люди ушли на море), и государев наряд (пушки и порох и свинец) и их казачьи хлебные запасы и платье и всякой борошен взяли, и приказново де человека Онофрея Стефанова да служилых людей 270 человек на том бою убили; а от тово де погрому живых служилых людей в гору ушли и на Спаском судне ушли и с теми, что и в походе были, 227 человек. И после де тово розгрому собрались и их, служилых людей, в одно место в прошлом же во 167 году всего 180 человек». (ЛОА АН СССР, ф. Портфели Миллера, оп. 4, кн. 23, № 43, л. 63–64).
Армия только что покорившей Китай маньчжурской династии Цин тогда состояла из 8 маньчжурских, 8 монгольских и 8 китайских соединений («знамён») по 15 тысяч человек, не считая вспомогательных китайских войск и отрядов вассальной Кореи. Чтобы разместить такую орду на 47 кораблях, каждый из них должен быть размером как минимум с океанский лайнер типа «Титаника». Полсотни «Титаников» на Амуре может представить себе только конченый наркоман или духоскрепный писатель-патриот. Реально цинские военные суда имели куда более скромные размеры. Опираясь на документы того времени, корейский историк Пак Тхэ Гын в комментариях к «Подневным записям о служении в северных землях» своего соотечественника — военачальника Син Ню указал, что на борту флотилии находилось 2450 воинов, включая 265 корейцев.
В отряде Степанова насчитывалось 300 казаков. Русские кремнёвые пищали превосходили фитильные ружья противника, но при восьмикратном перевесе маньчжур и корейцев это особой роли не играла. К тому же у Степанова не хватало пороха, а многочисленная артиллерия противника имела его в достатке.
Галенин также возводит напраслину на не участвовавших в сражении казаков. Отряд Клима Иванова из 160 человек не бунтовал против Степанова, а был послан им для набега на дючеров (местного народа родственного маньчжурам и впоследствии растворившегося в них). О чём и доносил царю Алексею Михайловичу даурский воевода Афанасий Пашков.
«А в роспросе мне, холопу вашему, пятидесятник Ондрюшка Потапов сказал: Плыл де он, Ондрюшка, с товарищи по великой реке Шилке от меня, холопа вашего, и как де он будет проплыв большово каменю поблиску Шингал-реки в Дючерской землице, и с ним де встретились даурския служилыя люди Климко Иванов с товарищи 160 человек и ему де, Ондрюшке, сказали: пошли де оне от даурсково приказново человека от Онофрейка Степанова и от всех служилых людей ниж Шингал-реки из Дючерские землицы вверх по Шилке-реке для проведыванья про ваших государевых руских людей и для вашево государева ясачново збору, и погромя де в Дючерской землице на улусе кыштымов, поплыли назад вниз по Шилке-реке навстречю к даурским же служилым людем к Онофрейку Стапанову с товарищи; и как де будут, проплыв Шингал-реки, в другом плёсе стоят многия богдойския люди на больших судах с парусы, и усмотрели де оне меж судами богдойскими стоят товарищов их, которые от них остались, приказного человека Онофрейка Степанова с товарищи, дощаники розломаны; да оне ж де, недоплыв Шингал-реки (Сунгари — «Исторический ляп»), видели на берегу багры богдойских людей, насажены были на долгом деревье, лежат в кровех; и то де, государи, знатно, что товарищев их даурския службы служилых людей приказного человека Онофрейка Степанова с товарищи богдойския люди на том месте на встрече побили, а служилых де, государи, людей было с ним, Онофрейком, 300» (ЦГАДА, ф. Сибирский приказ, стлб. 508, л. 68–69).
Будь казаков не 300, а 460, это вряд ли бы повлияло на исход сражения. Для маньчжурского императора Фулин, война на Амуре являлась не более чем мелким пограничным конфликтом, общий ход которого Галенин перевирает, как и остальных русских походов на Дальнем Востоке. На самом деле казаки непрерывно воевали с местным населением, неся большие потери. Поярков, осаждённый даурами в зимовье на реке Умлекан в январе 1644 года, разбил осаждающих, но и сам потерял в боях и от голода 63 человека из 90. Атаман же Ерофей Хабаров в письме якутскому воеводе Дмитрию Францбекову сообщал:
«И поплыли вниз по Амуру. И плыли два дни да ночь. И улусы громили, все улусы, а юрт по штидесят и по се-мидесят в улусе. И мы в тех улусах многих людей побивали и ясырь имали. И плыли семь дней от Шангалу дючерами, все улусы болшие, юрт по семидесят и по осмидесят, и тут все живут дючеры. А все то место пахотное и скотное. И мы их в пень рубили; а жен их и детей имали, и скот» (Здесь и ниже ЛОА АН СССР, ф. Портфели Миллера, оп. 4, кн. 30, № 104 лл. 271 -279)
После этого приамурские племена нападают на Ачанский городок и терпят поражение. Описывая бой, Хабаров отмечает вместимость местных речных судов, которая в точности соответствует данным Пак Тхэ Гына писавшего о 2450 воинах на 50 (по сведениям казаков на 47) кораблях.
«И в та поры собрався те дючеры и ачаны (они же асаны, сибирский народ в XIX веке смешавшийся с эвенками — «Исторический ляп») человек с тысячу октября в 8 день на утренной зоре, на тот наш город из прикрыта напустили, со все стороны тот город зажигали. А нас в та поры в городе было сто шесть человек. И божиею милостию и государским счастием, холопи государевы служилые люди и волные казаки справились. И в куяки изоболочены были, и молились Спасу, и пречистой Богородице, и Николе чудотворцу, и радеючи государю и помираючи за веру крещеную и не щадя лица своего, против государева недруга и на вылазку семдесят человек выскочили, а тридцать шесть человек в городе остались. И дрались с ними часа с два боевых, и с башен по них, ачан и дючер, из пушек били и из мелкого оружья. И тут божиею милостию … и пречистые Богородицы и государским счастьем, тех иноверцов многих побили. И нападе на них, собак иноверцов, страх божий, и против царской грозы и нашего бою стоять не могли и побежали врознь. И мы за ними побежали, и в тыл их многих побили, и языков многих перехватали. И в струги они, иноверцы, побросались и на великую реку Амур отгребали. А струги у них болшие и с выходами, и краски навожены. А в один струг садятся человек по пятидесят и по штидесят».
Затем под тем же Ачанским городком разбит отряд маньчжурского военачальника Сифу (Исинея), численность которого Галенин указывает почти верно — только 500 дючеров не учёл и пару лишних пушек прибавил.
«А князь Исиней с товарыщи собирал войско свое наскоре из Нюлгуцкого города (ныне Нингуты — «Исторический ляп»). И пошло нас из Нюлгуцкого города шестьсот; а с нами было пушек шесть, да тридцать пищалей, да двенадцать пинард (то есть петарды, которыми тогда назывались заряды для подрыва укреплений — «Исторический ляп»). А пинарды глиняные, а в тех пинардах порох кладен, а кладено пороху в тех пинардах по пуду. И те де пинарды подносим под стены городовые, и стены городовые и башни ломаем. Да … с нами было пятьсот; да из Манзанского улуса людей было с нами четыреста двадцать человек; да дючеров было с нами со всей реки сот с пять и болши».
Зато когда дело доходит до похода Степанова, брехня нарастает в геометрической прогрессии. Поражение казаков на реке Сунгари 6–8 июня 1654 года от войска уже упоминавшегося Шархуды он превращает в победу над сорокакратно сильнейшим противником. Сам Степанов писал якутскому воеводе Михаилу Ладыженскому совсем иное:
«И того ж дни, как встретились с служилыми людьми с Мишкою Кашинцем с товарищи, и по совету с войским и с ясаулы, я, Онофрейко, судами пошел вверх в великую реку Шингал майя в 20 день приводить неясачных дючерских мужиков под государеву царскую высокую руку и для ради хлеба. И по Шингалу-реке бежали парусами 3 дни. И июня в 6 день тут нас встретила богдойская большая сила ратная со всяким огненным стройным боем, с пушки и пищали. И с тою богдойскою силою дело поставили. И дралися те богдойские люди конные на конех, а пешие в стругах. И билися те богдойские люди из большево бою, из пушек и пищалей, а били оне из тех пушек по нашим судам, а дралися оне из-за туров и из-за увалов земляных. И я по совету со всем войским отпущал казаков в стругах. И божиею милостию, а государским щастьем тех богдойских ратных людей из стругов на берег выбили. И на берегу те богдойские люди стали в крепком месте, из-за валов учали с нами драться. И на том приступе многих служилых людей на том бою ранили. И нам с теми богдойскими людьми дратца стало невозможно, потому что в государеве казне пороху и свинцу нет, Дмитрей Иванович Зиновьев государевы казны с Тугирскаго волоку не прислал». (ЛОА АН СССР, ф. Портфели Миллера, оп. 4, кн. 31, № 48, л. 77–78).
В свете такого описания, информация Пак Тхэ Гына о 1000 маньчжур, корейцев и дючеров куда убедительнее. Причём его описание боя полностью совпадает с русским: казаки побеждают на реке, загоняют противника на берег и лишь заранее подготовленные укрепления помогают Шархуде отбить атаку. При сражении за Кумарский острог 13 марта — 4 апреля 1655 года ситуация оказалось обратной, и уже маньчжуры, поддержанные ополчением приамурских племён, не сумели захватить русскую крепость. Только их разгром в ходе вылазки и последующее бегство — очередная байка Галенина, которую опровергает честный отчёт Степанова Ладыженскому:
«И марта в 24 день те богдойские люди приступ учинили к острожку со все 4 стороны, и знамяна, пришод к чесноку, приставили, и щиты у них были на арбах, а те арбы были на колесах, и щиты деревянные, кожами поволочены, и войлоки были, а на тех арбах были лесницы, а по конец лестниц колеса, а в